Упрощенная HTML-версия
20
служебный
вход
8 часов АПРЕЛЬ 2014
нием на то, какие темы можно задевать. Оказа-
лось, что любые. По-моему, для всех вопроша-
ющих есть у этой интересной женщины одно
правило – в ее ответы корректуру не вносить.
8 часов:
Аня, я в курсе, что ты читаешь лет с
трех, сама читаю с четырех где-то, но меня
подружка-школьница научила, а тебе кто
буквы показывал? Я по факту понимаю, что
научиться читать так рано – реально, но
ведь надо еще и понимать прочитанное. Так
кто был проводником в этот волшебный мир
букв?
УМКА:
Родители, конечно. Мы гуляли с папой,
зимой, и он мне буквы писал палочкой на снегу.
Я говорю: напиши «КОТ». Он написал: «КТО».
Я посмотрела, говорю: ой, это ведь написано не
«кот», а «кто». Я этого сама не помню, он часто
рассказывал. Я тоже своего сына так читать учи-
ла и внука научила бы, если бы мы чаще встре-
чались.
8Ч:
Так исторически сложилось, что ты не
просто москвичка, а еще и человек из семей-
ства весьма образованного и уважаемого (к
вопросу еще вернемся, зайдя с другой сторо-
ны). Анахронизм почти. Под этим словом я
рассматриваю Москву не уходящую, а прак-
тически ушедшую. Твоя версия: почему случи-
лось так, что сегодня Москва и Россия – поня-
тия отнюдь не тождественные? Куда в мо-
сквичах пропала тонкая струна? В жителях
Питера она тоже, увы, слабеет…
УМКА:
Мои родители – не коренные москвичи,
они приехали в младенчестве со своими роди-
телями с Украины и из Белоруссии. Возможно,
именно поэтому я с годами обнаружила, что
меня ничего к этому городу не привязывает.
Почти все, что я в нем любила, уничтожено. То
есть формально многие здания и улицы на ме-
сте, а фактически они уже нежилые, это муляж,
декорация. Спасибо, хоть так – могли совсем с
лица земли снести. Как, впрочем, и многие дру-
гие города – и России, и не Рос-
сии. Я вовсе не горю желанием
рассуждать о «тонкой струне»,
которая куда-то пропала (кста-
ти, «трепетности», о которой
ты писала в своем вступлении,
во мне ни на грош, так что я
это словечко оттуда убрала).
Москва, насколько мне из-
вестно, всегда была городом
грубым, ярким, пьющим,
жрущим и орущим. Недаром
говорили: «Москва слезам не
верит». «Трепетную» Москву,
как бы уже готовую для того,
чтобы по ней ностальгировать,
выдумал и культивировал
в шестидесятые годы Булат
Окуджава. Дальше: никогда
Москва не была тождествен-
на России – точно так же, как
Берлин – не Германия, Париж
– не Франция и Нью-Йорк – не
Америка. Другое дело, что в
силу некоторых особенностей
национального характера (так
называемая «всемирная от-
зывчивость») мы совершенно
не держимся за свое прошлое
и с удовольствием топчем его
в угоду новейшим веяниям,
какими бы они ни были. Я
всегда смотрю в прошлое, я
по натуре старьевщик и ар-
хивист, и хай-тек во всех его
проявлениях не люблю. И я
охотно отказываюсь от своего
москвичества. Живу в Зелено-
граде, в Севастополе, в Виль-
нюсе – где угодно, только не в
этом всепереваривающем же-
лезобетонном брюхе.
Возможно, у меня просто сей-