|
||||||||
|
||||||||
По театральным меркам жанр мюзикла появился на российской сцене не так давно. Может, поэтому наш зритель часто подгоняет свое восприятие нового жанра под каноны классического театра. Есть герои, вокруг которых крутится сюжет, и есть все остальное, что служит фоном для этого сюжета. Четыре года назад на сцене Московского Театра Оперетты появился проект, который сломал этот стереотип, выведя из общего фона новый «персонаж» – балет. Эта нелегкая задача легла на плечи хрупкой женщины – артистки балета Театра Оперетты и хореографа мюзикла Ирины Корнеевой.
Татьяна Маслова
8Ч.: Про режиссуру часто говорят, что есть «женская» и «мужская» режиссура. Среди хореографов существует «женская» и «мужская» хореография?
И.К.: Хореограф, как творец и сочинитель, передает свои фантазии, идеи, мысли и чувства в танце. А сам танец исполняет артист, который привносит в него собственное восприятие и собственное чувство. Этот процесс и есть творчество. Конечно, как и любому художнику, хореографу нужна модель, податливый материал, способный на воплощение замысла автора. Соответственно хореографу-мужчине необходима женская модель, а хореографу-женщине – модель противоположного пола. Иногда эту
роль выполняют ассистенты хореографа, чаще артисты балета самой труппы. А если говорить в общем, то любой хореограф стремится к индивидуальному, не похожему на других, почерку. Его собственный внутренний мир, характер создают неповторимый авторский стиль. И половая принадлежность здесь не имеет значения.
8Ч.: У ребят с какой подготовкой есть шанс попасть к вам в проект?
И.К.: Это хорошая классическая база. То, с чем я столкнулась и в «Монте-Кристо». И сейчас в кастинге на «Орлова», я вижу, что это очень высокий уровень, когда у людей хорошая классическая школа, на которую ложится уже дальше современный танец. Это джаз-модерн, современная пластика. Это яркие, индивидуальные личности. Потому что, в отличие от современного балета, мюзикл – это достаточно яркое, эмоциональное действо. То есть, человек, который очень хорошо владеет стилем, владеет телом, хорошо выучен, в мюзикле может не быть заметен. Не говоря уже о том, что те же артисты балета, как правило, в мюзикле являются еще и ансамблем. На них ложится функция не только хорошо танцевать – они являются активными участниками происходящих событий. Это большой внутренний мир человека, это большое актерское мастерство. Помимо технического выполнения танца, нужно уметь присутствовать, жить событиями, реагировать на эти события,
«Нормальным, эмоционально здоровым творческим людям необходимо покорение вершин».
ежесекундно происходящие на сцене. То есть, у артистов балета в жанре очень большая нагрузка и, может быть, иногда действительно стоит закрыть глаза на некие технические выполнения, если человек действительно яркий, индивидуальный актер. Потому что это не балет – это большое драматическое действие.
8Ч.: Сложно ли избежать в новой постановке повторов чужой хореографии?
И.К.: Наверно, от этого не застрахован никто. Еще Бежар говорил, что наша профессия – плагиат, но это лицензированный плагиат. Потому что, если кто-то придумал какой-то необыкновенный стиль или какие-то суперподдержки, следующий человек может это взять. Но мы берем не большой кусок, а какую-то поддержку, и твоя задача войти в нее по-своему и выйти из нее по-своему и, соответственно, логически ее применить. Потому что если она логически по танцу не нужна, это ерунда. Я беру этот материал, через себя пропускаю, перерабатываю и делаю уже своим. Иначе не было бы учебников. Есть масса учебников по поддержке и, коли они есть, почему я не могу ими пользоваться. Другое дело – к чему и как я это буду применять, как я это буду развивать, как я это буду украшать и так далее.
8Ч.: При работе с солистами с какими сложностями сталкиваетесь?
И.К.: Как ни странно, это координация. Потому что у вокалистов своя координация. Вот сколько я уже работаю с солистами, я только начинаю это постигать. Когда они поют, у них есть свои длинноты, свои фразы, когда они берут дыхание, а движение может стоять контрапунктом к их вокально выстроенной партии. Поэтому мне надо с ними танец учить все время со словами, чтобы они себя и меня распределяли. Если есть высокая нота, я по движению эмоционально хочу сделать прыжок вверх, актер меня начинает сдерживать. Говорит: «Ир, понимаешь, мне надо взять дыхание, расслабить живот, толкнуть себя в поясницу, открыть рот и взять ноту. То есть прыгать не смогу». Встречаются случаи, когда певцу мешает движение. Он эмоционально переживает арию, очень хорошо ее исполняет, но при этом ему совершенно не надо
поддерживать себя позами, движениями. Это начинает мешать, отвлекает от вокала. Я все время говорю: сделайте движение, наполните его тем же состоянием, и вам в этом состоянии будет и петь, и играть удобно. Это та самая одежда, которую на себя надо одеть. Странно, если вам, к примеру, шапочка идет, а туфли жмут. Значит, надо туфли либо разносить, либо их снять, но сделать так, чтобы все для вас было удобно. И еще мне кажется, что это от нехватки некоего образования. Точнее, от невнимательности получения этого образования, потому что в любом музыкальном ВУЗе у певцов всегда есть сцендвижение, хореография и так далее. Но люди в силу, наверное, молодости не понимают, что им это очень необходимо.
8Ч.: Может, школы мюзикла в России пока еще нет как таковой?
И.К.: Ну, если мы говорим о мюзикле, то конечно. Западная школа она, конечно, потрясающая. Поэтому у них и танцуют, и поют. Они начинают заниматься по одной и той же схеме. У них на одинаковом уровне происходит и вокал, и хореография, и актерское мастерство, и только на каком-то определенном становлении, когда у кого-то лучше идет вокал, делается упор на вокал.
У кого-то лучше идет танец, делается больше упор на танец. Но все они, в принципе, могут петь, и все они могут танцевать. Практически на одном уровне. Они все получаются клеточками единого организма. Каждый из них понимает что он делает на сцене. У нас это могут только те большие хорошие актеры, которые имеют какую-то внутреннюю интуицию, которые сами до этого дошли.
8Ч.: В крупные проекты часто для раскрутки приглашают «медийных» лиц. С ними сложнее, чем с остальными работать?
И.К.: Все зависит от человека. Если человек медийный, то какая причина, почему стал медийным? Скорее всего, это большая работоспособность. Если человек работоспособен и занимается десятью проектами одновременно, и везде все успевает, то это большая самоотдача. То есть, человек учится быстро, запоминает надолго. Мне кажется, что
сегодня уже редки ситуации, когда нулевого человека в силу каких-то интересов делают медийным лицом. Такого мыльного пузыря зритель уже не воспримет, какие бы деньги в него не вкладывали. То есть, человек должен или петь, или танцевать, или выглядеть. Что-то должно быть, что можно раскрутить.
8Ч.: Хореографу-постановщику приходится для артистов быть педагогом?
И.К.: Да, конечно. Мы возвращаемся к вопросу о том, что у нас нет людей ровных в плане школы, стиля. Поэтому, конечно, приходится кого-то где-то в чем-то учить. Кого-то учить в поддержках, кого-то ножки тянуть, кого-то поворачиваться, крутиться, то есть, все учимся. Процесс такой. И я у них учусь, как они учатся у меня.
8Ч.: В работе вы жесткий человек?
И.К.: Нет. Я совсем не жесткий человек. Я даже, наверное, очень мягкий человек. Мне, может быть, даже не хватает некоторой жесткости. Я очень люблю своих артистов. Я начинаю их любить, они становятся мне родными. Создание спектакля ведь бывает удачным и неудачным, это уже будет судить зритель. Но даже свой самый неудачный спектакль я все равно люблю, люблю людей, которые приняли в нем участие. Ты же душу отдал, время отдал, и ребята все старались, душу отдавали.
8Ч.: Значит, ребята у вас «по струнке» не ходят…
И.К.: А вот для этого существуют ассистенты, которые будут приводить людей в чувство. Нет, бывает, конечно, что я долго терплю, говорю спокойно, а потом у меня накипает, и я говорю, что все уроды и вообще все не так. Бывает, но не зло. Дело еще и в том, что я сама максималистка, отношусь к себе всегда очень критически. Я всегда пахала и пашу до сих пор. У меня к себе повышенные требования. Никогда не бывает так, чтобы я собой была довольна. Меня не воспитали слушать людей, которые хвалят. Меня воспитали слушать людей, которые ругают.
Потому что они мне могут сказать что-то такое, чего я в себе еще не увидела и могу это исправить. То есть, стремление к совершенству – это замечательно, предела этому нет. Меня учили: когда ты сама себе понравишься, творчество остановится. Я считаю, что на сцену надо выходить всегда как в последний раз. Но часто бывает, что артисты успокаиваются, что-то забывают. Просто оттого, что им становится тяжело психологически: мюзикл идет две недели подряд, одно и то же надо играть каждый день. Воскресенье, суббота – два раза в день одно и то же. Это очень большая психологическая нагрузка, от этого устаешь. Ты это и любишь, но и в какой-то момент начинаешь уже ненавидеть. Потому что это бесконечное одно и то же. Да и люди тоже разные: есть трудяги, есть лентяи. Кто-то любит искусство в себе, кто-то себя в искусстве. Поэтому всегда приходится стимулировать. Я за профессионализм, а профессионализм – это когда ты в любом состоянии работаешь с полной отдачей.
8Ч.: Профессия артиста балета подразумевает хорошую физическую форму, хорошая физическая форма – здоровый образ жизни. Удается соблюдать это правило?
И.К.: Нет, к сожалению. В данном случае срабатывает безумное правило: запретный плод сладок, и что нам нельзя, то нам все время хочется попробовать, а что нам
нельзя вообще, точно попробовать надо. Я стремлюсь к правильному образу жизни, но не всегда получается, потому что наше искусство очень эмоционально, подвержено большим эмоциональным всплескам, и как-то надо себя в норму приводить. Есть, например, пагубная привычка – курение, и срабатывает стереотип «понервничала – выкуришь сигаретку и успокоишься». Ничто человеческое нам не чуждо.
8Ч.: Один из факторов жизни творческого человека – ненормированный рабочий график, как следствие, стресс. Как справляетесь со стрессами?
И.К.: Я хожу в баню. Это потрясающее место. Раньше я изводила себя физической нагрузкой. Если у меня был большой эмоциональный стресс, вплоть до того, что я не могла заснуть, я доводила себя до изнеможения физической нагрузкой. Я растягивалась, я бегала, я качалась до потери пульса, чтобы уже ни о чем не думать, а лечь в постель и заснуть. Сейчас я люблю ходить в баню. В бане расслабляется и тело, и душа. Вода, ароматерапия, массаж – это замечательно. Еще у меня очень гостеприимная семья, у нас всегда очень много гостей, всегда есть люди, всегда готовые с тобой посидеть, послушать твои жалобы и что-то посоветовать.
8Ч.: А с физическим переутомлением как справляетесь?
И.К.: При первой возможности стараюсь лечь спать. Хронический
недосып – это очень тяжело. В гримерках спим, на полу спим, во время репетиции где-то на матах спим.
8Ч.: С какими профессиональными болезнями сталкиваетесь?
И.К.: Любая физическая культура – это здоровье, а профессиональный спорт и любая профессиональная физическая нагрузка – это только болезни. Потому что это сверхнагрузка, которую организм не выдерживает. У нас есть масса профессиональных болячек. Это наши поясницы, это наши суставы, наши кости, стопы. А остальное все индивидуально. Но с другой стороны, фантастическое какое-то несовпадение. Потому что несмотря на наши профессиональные болячки, которые у нас с детства начинают вырабатываться, профессиональные травмы, которые мешают нам танцевать нормально и жить нормально, нас не покидает внутренняя сила духа, безумная любовь к своей профессии. Она и помогает нам все преодолевать. Мы учимся и умеем терпеть боль, мы учимся переступать через это и идти дальше. И, как ни странно, все наши коллеги достаточно долго молодо выглядят. Какое бы ни было движение, движение есть жизнь. И, как ни странно, все наши коллеги достаточно долго молодо выглядят. Какое бы ни было движение, движение есть жизнь. У меня, в частности, врожденная травма позвоночника,
про которую не было известно долгие годы, и которая все-таки всплыла. И у меня был случай, когда я танцевала, превозмогая дикие боли, потом уходила за кулисы, где моя подруга зажимала мне рот, потому что я начинала орать. Она просто несла меня в гримерку на руках, потому что я не могла идти. А как я до этого пять минут танцевала? Что это такое? Вероятно, это какой-то внутренний наркотик. Мы так живем.
